Chapter 10: Спасение Лоны
После того как вечерний шум в казарме начал утихать, а огонь в бочке уже не так ярко освещал помещение, я поднялась и направилась к столу, за которым всё ещё сидел Брош. Его массивная фигура слегка опиралась на меч, а на лице читалась усталость, замешанная с остатками веселья. Ганс сидел рядом, молча протирая свой клинок, как всегда, с бесконечным терпением.
— Садись, — буркнул Брош. — Говори.
Я опустилась, сцепив руки на коленях. Сначала слова застряли в горле, но я заставила себя продолжить.
— Я знаю её поместье от и до. Я знаю каждый угол, каждую тень. За всё то время, которое я провела там, я успела изучить всё. Мы можем войти незаметно и сделать свой дело. Мне нужно всего два сильных мужчины, которые смогут её убить быстро и без лишних звуков.
Брош смотрел на меня долго, его глаза сузились, словно он пытался разгадать мой замысел. Его рука, лежавшая на столе, едва заметно подрагивала — признак того, что он нервничал, хотя и пытался это скрыть.
— Звучит слишком просто, — вставил Ганс, не поднимая глаз от клинка. — У неё наверняка есть охрана.
— Я сама сделаю всё, чтобы нас не заметили, — продолжала я, стараясь сохранить уверенность в голосе. — У нас будет время на подготовку. Пара дней, чтобы всё проверить. Но если мы это сделаем, её власть рухнет.
— Ты так говоришь, будто это простая прогулка, — прорычал Брош, опустив голову. Его голос был низким, почти глухим. — Ты хоть понимаешь, во что ты нас втягиваешь?
— Понимаю, — ответила я, не отводя взгляда. — Но если мы её не уберём, рано или поздно она доберётся до нас. До вас. Курама не оставляет долгов. Она вернёт их кровью.
Снова воцарилось молчание. Брош смотрел на стол, его массивные пальцы постукивали по деревянной поверхности. Ганс молча сидел рядом, но я видела, как его взгляд стал чуть мягче, хотя руки продолжали точить нож.
— Ты всегда была хитрой, Ми, — наконец проговорил Брош, выпрямившись. — И полезной. Ты помогала нам раньше, помогла сейчас. Но я не хочу, чтобы это стало началом конца.
Он посмотрел мне в глаза, его взгляд был жёстким, но в нём читалась забота. Не обо мне — о тех, кто остался в этой комнате.
— Если мы сделаем это и провалимся, её люди придут за нами. За мной, за Гансом, за каждым в этой банде. Это больше, чем просто убрать одну дворянку. Это война.
— Я знаю, — твёрдо ответила я. — И поэтому я предлагаю план. Тихо. Быстро. Без следов.
Брош вздохнул, словно нёс груз, который стал ещё тяжелее. Затем он встал, возле меня, и поставил обе руки на стол.
— Ладно, — сказал он, медленно и тяжело. — Два дня. Ты готовишь всё, что нужно. Ганс идёт с тобой. Второго я выберу. Но если ты приведёшь нас в ловушку или Курама что-то заподозрит… Я не стану вытаскивать тебя из этого дерьма.
Я кивнула, чувствуя, как напряжение в груди чуть отпустило.
— Спасибо, — выдохнула я, стараясь не показать облегчение.
— Спасибо не мне, — бросил Брош, глядя на меня сверху вниз. — Спасибо тем, кто пойдёт с тобой, рискуя своими жизнями. Ты можешь быть полезной, Ми. Но не забывай, чьим приказам ты подчиняешься.
Он развернулся, словно разговор был закончен, а Ганс коротко посмотрел на меня, ничего не сказав. Я встала, понимая, что теперь у меня есть не только возможность, но и огромная ответственность.
Казарма, наконец, погрузилась в тишину. Те, кто пировали, теперь спали, измотанные и расслабленные. Только редкие шаги патрулирующих раздавались за стенами, но даже они звучали вялым эхом. Я сидела на своей койке, чувствуя, как напряжение сковывает тело. Брош дал мне два дня, но у меня не было времени ждать. Каждый миг, проведённый в бездействии, означал, что Лона могла быть ещё дальше от спасения. Я должна была действовать. Я поднялась, стараясь двигаться бесшумно. Моя сумка уже была готова: нож, верёвка и несколько тряпок, чтобы прикрыть лицо и руки. На плечи я набросила свою тёмную накидку, чтобы слиться с ночной тенью. Сердце колотилось так, что казалось, его можно услышать.
Выскользнув из казармы, я остановилась, прислушиваясь. Никакого шума, кроме слабого шороха ветра и редкого потрескивания углей в костре. Два бойца, которые остались дежурить, сидели у входа, перебрасываясь короткими репликами. Они выглядели слишком усталыми, чтобы обратить внимание на тень, которая метнулась за угол. Я быстро направилась к заднему выходу, пробираясь через узкий проход между складскими ящиками. Здесь было темнее, но я знала дорогу. Этот путь я выбрала заранее, когда решила, что уйду ночью. Вскоре я оказалась на окраине лагеря. Моя рука потянулась к ножу, хотя я понимала, что он не поможет, если меня заметят. Шаг за шагом я двигалась всё дальше, пока за спиной не остались огни казармы. Город раскинулся передо мной мрачным лабиринтом. Узкие улочки, покрытые грязью, казались бесконечными. Где-то вдалеке раздался лай собак, а затем всё снова погрузилось в тишину. Моё сердце билось гулко, но я продолжала идти, практически бежать. Поместье Курамы находилось на окраине города, но я знала каждый уголок этой дороги. Я держалась ближе к стенам, избегая открытых пространств. Когда я приблизилась к границе поместья, моё дыхание стало ещё тише. Я остановилась за массивной каменной стеной, которая окружала владения Курамы. Поместье возвышалось впереди, его окна светились мягким светом, как глаза хищника, наблюдающего за всем вокруг. Стража на входе выглядела привычно: двое мужчин с копьями, лениво переговаривающиеся. Я остановилась перед стеной, вглядываясь в массивные ворота и ленивую стражу, но знала, что мне не придётся пытаться пробраться через них. Я давно предусмотрела другой путь. Тайный лаз, который я когда-то выкопала в момент отчаяния, когда работала здесь. Я скользнула вдоль стены, держась в тени, пока не нашла нужное место. Заросли кустов скрывали небольшой вход — достаточно узкий, чтобы не привлекать внимания, но всё же пригодный для человека моего телосложения. Я отодвинула ветки, которые снова густо покрыли лаз, и почувствовала знакомую сырость земли. Сердце билось быстро, но я заставила себя дышать ровно. Если кто-то услышит меня здесь, я не успею даже спрятаться. Когда лаз был открыт, я пригнулась и скользнула внутрь. Пространство было узким, земляной пол холодным и сыроватым. Я шла на корточках, стараясь двигаться как можно тише. Запах влажной земли наполнил мои ноздри, но я продолжала двигаться вперёд, чувствуя, как стены туннеля мягко касаются плеч.
Лаз вывел меня в сад поместья. Я вылезла из земли, быстро поправив накидку и оглянувшись. Пространство было окутано густой темнотой, но я знала это место как свои пять пальцев. Дорожки, фонари, цветники — всё это я видела раньше. Ничего не изменилось, разве что стало ещё тише и мрачнее. Я присела за высоким кустом, затаив дыхание. Вдалеке я видела главную террасу, где горел свет, но вокруг всё было безмолвно. Окна поместья светились, как золотые квадраты в густой ночи. Я выбралась из сада, держась в тени, пока не оказалась у служебного входа. Дверь, ведущая в заднюю часть поместья, была всё такой же скромной и почти незаметной, как я её запомнила. Старая древесина была покрыта пятнами сырости, и небольшой замок висел на перекладине. Я осторожно толкнула дверь. Замок не был заперт — здесь редко ожидали гостей, тем более через этот вход. Шагнув внутрь, я оказалась в узком коридоре. Воздух был плотным, с запахом старого дерева, пыли и слабого налёта благовоний. Эти ароматы всегда сопровождали Кураму, когда она появлялась, словно часть её самой. Пол из старых досок скрипел под ногами, но я старалась двигаться осторожно, распределяя вес, чтобы избежать лишнего шума. Коридор вёл меня вглубь поместья. Всё было почти так же, как раньше: стены украшали старинные картины, а на тёмных деревянных подставках стояли пыльные вазы и статуэтки. Служебные помещения здесь были пустыми — в такую позднюю пору слуги уже давно отсыпались, готовясь к завтрашним обязанностям. Я поднялась по узкой лестнице, ведущей на второй этаж. Она была предназначена для прислуги, чтобы они могли подниматься незаметно, не мешая господам. Каждая ступень была для меня знакома. Я шагала медленно, вглядываясь в темноту впереди. Сердце гулко стучало в груди, а ладони вспотели от напряжения. Добравшись до второго этажа, я остановилась, прислушиваясь. Здесь было тихо, но я знала, что Курама всегда была в своём кабинете. Это было её место силы, где она решала всё — от деловых вопросов до жизней тех, кто ей был должен. Я осторожно шагнула в комнату, чувствуя, как тишина обволакивает меня. Половицы под ногами едва слышно скрипели, но для меня этот звук казался оглушающим. Комната была просторной, но утопающей в тени, освещённой лишь несколькими свечами. На столе, заваленном свитками и перьями, переливался свет масляной лампы, его мерцание отбрасывало странные тени на стены.
Курама Хидэко сидела за своим столом, повернувшись ко мне спиной. Она выглядела так, будто её лицо и тело были созданы скульптором, одержимым идеей совершенства. Высокая и статная, она всегда держалась прямо, словно её спина была выточена из мрамора. Белоснежные волосы, струящиеся мягкими волнами до талии, выглядели так, будто каждую прядь вылепили из чистого серебра. Они были уложены небрежно, но при этом изящно, что лишь подчёркивало её аристократическую натуру. Глубокие глаза цвета грозового неба выделялись на её бледном лице, их взгляд был холодным, лишённым всякой теплоты, но пронизывающим, как клинок. Её кожа была безупречно гладкой, почти прозрачной, как будто под ней текла не кровь, а ледяная вода. На тонких губах играла едва заметная ухмылка, её уголки поднимались так, будто Курама всегда знала больше, чем говорила. Её нос был прямым и узким, скулы высокими, что придавало её лицу почти хищное выражение. Её фигура была идеальной, грациозной, но это была грация хищника, а не танцовщицы. Тёмное платье плотно облегало её тело, подчёркивая каждую линию, каждую кривую. Платье было сшито из дорогой ткани, которая блестела в тусклом свете ламп, как поверхность чёрной воды. Украшения на её запястьях и шее казались такими же холодными, как она сама, сверкая серебром и обсидианом. Движения Курамы были плавными, словно у кошки, которая всегда на чеку. Даже когда она просто стояла или сидела, в её позе чувствовалась угроза, скрытая под оболочкой утончённости. Её руки — длинные, с тонкими пальцами, казались настолько идеальными, что их можно было бы принять за руки музыканта или художника. Но в них явно чувствовалась сила, скрытая под внешней хрупкостью. Вокруг неё витал едва уловимый аромат цветов — не сладкий, а свежий и слегка горьковатый, как запах ядовитой розы. Каждый её шаг был рассчитан, каждый взгляд — холодной оценкой. Она напоминала скалу, которая пережила тысячи бурь, и от этого становилась только крепче и надменнее.
— Ну надо же, кого я вижу, — протянула она, её голос звучал сладко, как яд, капающий с кончика ножа. — Маленькая, вонючая крыса снова пробралась в моё поместье. Ты так и не научилась, Ми? Место для таких, как ты, — в канаве, а не здесь.
Я застыла на месте, чувствуя, как её взгляд прожигает меня насквозь. Курама отложила книгу и полностью повернулась ко мне, сложив руки на столе. Её ухмылка была тонкой, почти невидимой, но от неё стало не по себе.
— Я, признаться, удивлена, что ты всё ещё жива, — продолжила Курама, её глаза сверкнули презрением. — После того, как ты сбежала, я думала, что кто-нибудь из моих людей давно прикончил тебя. Или, может, тебя просто бросили где-то умирать, как отброс? Но нет, ты вернулась жаловаться на свою ничтожность? Или ты решила, что здесь тебя примут с распростёртыми объятиями?
Она откинулась на спинку кресла, её движения были небрежными, словно она только что выиграла очередную партию в шахматы. Лёгким жестом руки она поправила прядь своих безупречных волос, не сводя с меня глаз.
— И что это за наряд? — её голос дрожал от притворного восторга. — Надеешься, что чистое платье и накидка заставят меня забыть, кто ты? Думаешь, этого хватит, чтобы спрятать ту ничтожную, трусливую кошку, которая сбежала отсюда, оставив за собой только грязь и хаос?
Её ухмылка стала ещё шире, глаза сверкали от открытого злорадства.
— Забавно, как ты, сбежавшая раба, снова ползёшь обратно. Что, жить в грязи стало слишком сложно? Или ты решила, что можешь меня перехитрить? — Она усмехнулась и сделала шаг вперёд. — Только знай: у меня нет ни времени, ни желания заниматься твоими жалкими попытками снова выпросить у меня хоть каплю милости.
Курама продолжала смотреть на меня, её ухмылка стала ещё более презрительной. Её взгляд был проникающим, словно она изучала каждую деталь, чтобы найти новые способы унизить.
— И что на этот раз, кошечка? — сказала она, медленно проходя мимо меня и садясь обратно в кресло. — Ты пришла, чтобы снова умолять меня вернуть тебя? Или ты всё же решила предложить что-то... полезное? Хотя, зная тебя, вряд ли.
Я стиснула зубы, чувствуя, как Курама наслаждается каждым словом. Но я заставила себя говорить спокойно, контролируя голос.
— Я знаю, где скрывается Брош, — произнесла она твёрдо, встречая взгляд Курамы. — Я могу помочь тебе убрать его. Но мне нужна твоя помощь.
На мгновение в комнате повисла тишина. Курама пристально смотрела на меня, её глаза сузились. Она склонила голову, словно раздумывая, но её лицо оставалось выражением насмешливого равнодушия. Я стояла перед ней, стиснув кулаки так, что ногти впивались в кожу. Курама сидела в своём кресле, её поза говорила о том, что она уверена в своей абсолютной власти. Даже сейчас, когда я предложила ей то, чего она давно хотела, она всё равно смотрела на меня, как на грязь под ногтями.
— Брош, говоришь? — её голос был медленным и растянутым, как будто она пыталась сделать каждое слово болезненным. — Ах, это имя снова и снова. Этот крысёныш слишком долго прячется от меня. И вот ты... Ты, жалкая кошечка, вдруг решила, что можешь быть полезной? Как трогательно.
Её насмешка пронзила меня, но я сдержалась. Я знала, что нужно говорить.
— Я знаю, где он прячется, — ответила я, глядя прямо ей в глаза. — Я могу помочь тебе убрать его. Ты же сама хочешь этого.
Она наклонилась вперёд, её алое платье зашуршало, когда она сложила руки на подлокотниках. Её глаза блеснули, но лицо осталось безразличным.
— Хочешь помочь мне? — прошипела она, её голос вдруг стал ядовитым. — Как мило. Но почему, интересно, мне вообще стоит слушать тебя? Ты сбежала от меня, предала меня. А теперь возвращаешься с жалкими словами о том, как хочешь быть полезной? Ты думаешь, я тебе верю?
Каждое слово было словно удар плетью, но я знала, что так будет. Я знала, с кем имею дело.
— У тебя нет причин мне верить, — сказала я, стараясь сохранить спокойствие в голосе. — Но у тебя есть причины использовать меня. Я знаю, где он, и знаю, как туда пробраться. Если ты хочешь убрать его, я твой лучший шанс.
Её губы изогнулись в холодной ухмылке. Она выглядела так, будто собирается засмеяться, но вместо этого снова откинулась на спинку кресла.
— Ты думаешь, я не могу найти его сама? — её голос стал ленивым, почти скучающим. — Ты правда считаешь, что твоя жалкая информация стоит чего-то? Ты ничто, кошка. Грязь, которую я когда-то приютила, но которую нужно было раздавить, а не отпускать.
Я почувствовала, как злость поднимается внутри меня, но заставила себя держаться. Её слова — это игра. Она хочет, чтобы я сломалась. Но я знала её, знала, что она уже заинтересована. Просто не подаст виду.
— Ты можешь пытаться найти его сама, — сказала я, глядя ей прямо в глаза. — Но ты знаешь, что это займёт время. А время — это то, чего у тебя сейчас нет.
— Ладно, кошка, — произнесла она, вставая с кресла и приближаясь ко мне. — Допустим, я позволю тебе сыграть в свою жалкую игру. Но что же ты хочешь взамен? Свободу? Это слишком большая цена за его жизнь.
— Да, у меня есть условие, — сказала я, глядя прямо в её глаза. — Моя подруга. Она в тюрьме. Я хочу, чтобы ты помогла её освободить.
Курама подняла бровь, её лицо исказила ухмылка, от которой кровь стыла в жилах. Она склонила голову, как хищник, разглядывающий свою добычу.
— Подруга, говоришь? — её голос был пропитан ядом. — Какая трогательная история. Успела найти себе мышей за эти два месяца.
Я стиснула кулаки, стараясь не выдать своего раздражения.
— Это всё, что я прошу. Ты получишь Броша, я получу её свободу. Это выгодно для нас обеих.
Её смех прозвучал, как удары стекла о камень — хрупкий, холодный и острый. Я подняла глаза, стараясь выглядеть уверенной, хотя внутри всё сжималось от напряжения.
— Брош никогда не придёт, если я буду одна, — сказала я, поднимая подбородок. — Он не настолько глуп, чтобы попасться в такую очевидную ловушку. Если я приду к нему без своей подруги, он сразу поймёт, что что-то не так.
Курама замерла, её губы скривились в усмешке. Она посмотрела на меня так, будто я предложила что-то нелепое, но я знала, что за её взглядом скрывается интерес.
— Ты думаешь, что я поверю в это? — спросила она, скрестив руки на груди. — Этот старый пёс боится только одного — потерять всё, что у него есть. А ты — просто разменная монета.
— Ты недооцениваешь его, — перебила я, стараясь сохранить твёрдость в голосе. — Он доверяет мне. Но он никогда не поверит, что я могу действовать одна. Лона — единственная, кто может убедить его, что всё идёт по плану. Она знает, как говорить с ним, знает, как убедить его, что это безопасно.
Курама подняла одну бровь, её глаза сузились. Она медленно подошла ко мне, её шаги гулко отдавались в комнате.
— Так ты говоришь, что без своей подружки ты бесполезна? — она наклонилась ближе, её лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от моего. — Ты ставишь мне условия, кошка?
Я выдержала её взгляд, стараясь не отступать.
— Это не условие, — ответила я. — Это факт. Если ты хочешь получить Броша, тебе придётся помочь мне. В противном случае этот план не сработает.
Курама выпрямилась, её лицо снова осветила холодная улыбка. Она смотрела на меня так, будто уже выиграла.
— Ты забавная, кошка, — произнесла она, повернувшись и направляясь к своему столу. — Хорошо. Я позволю тебе взять её. Но если ты меня подведёшь... — она обернулась, её взгляд был ледяным. — Ты пожалеешь, что вообще осмелилась прийти сюда.
Курама с ленивой грацией повернулась к двери и хлопнула в ладони. Звук разнёсся по комнате, и спустя мгновение в дверном проёме появился её слуга. Это был худощавый мужчина средних лет, с заострёнными чертами лица и бесстрастным выражением. Его одежда была простой, но аккуратной, в точности отражая его положение — подчинённый, без права на мнение.
— Хару, — проговорила она, не оборачиваясь. — Сопроводи эту кошку в тюрьму. Выпустите её маленькую мышку.
Она сделала паузу, её губы снова изогнулись в презрительной улыбке.
— Как же её там... А, неважно. Мышка, кошка... разницы всё равно нет.
Хару коротко поклонился, не сказав ни слова. Его глаза скользнули по мне, и я почувствовала, как внутри всё сжалось. В этом взгляде не было злости, только холодный, расчётливый интерес.
— Не задерживайтесь, — бросила Курама, отмахиваясь, словно от надоедливой мухи. — И помни, кошка, если я почувствую, что ты играешь не по моим правилам... — она замолчала, но в её взгляде было достаточно, чтобы моё сердце на мгновение замерло.
Я кивнула, сдерживая дрожь, и направилась к двери вслед за Хару. В коридоре я чувствовала, как его взгляд следит за каждым моим шагом. Тишина между нами была гнетущей, словно он ожидал от меня чего-то. Но я знала, что пока у меня нет права на ошибку. Мы шли по улицам Аликида, и ночь была настолько тёмной, что казалась бесконечной. Тусклые фонари едва освещали дороги, их огни бросали дрожащие тени на стены домов. Город, казалось, затаил дыхание, будто ожидая чего-то ужасного. Каждый шаг отдавался эхом по мостовой, как будто весь мир следил за нами. Хару шёл впереди, его фигура напоминала тень, растянутую и исказившуюся в неверном свете. Он двигался бесшумно, его движения были плавными, как у хищника. Я старалась держаться на расстоянии, но каждый его шаг напоминал мне о моей уязвимости. Этот человек был частью мира Курамы, и это делало его опасным по умолчанию. Он не сказал ни слова с тех пор, как мы покинули поместье, и его молчание угнетало больше, чем любые угрозы.
Город вокруг выглядел ещё более мрачным, чем обычно. Обшарпанные стены домов, покрытые трещинами и грязью, напоминали о том, что жизнь здесь — это борьба. Вонь от мусора, гниющих остатков еды и канализации заполняла воздух. Даже ночной ветер, казалось, был пропитан этой зловонной атмосферой. Я старалась держать голову высоко, хотя внутри меня всё кипело. Зачем я это сделала? Курама, эта проклятая женщина, играла со мной, словно с игрушкой, а я дала ей повод. И теперь я шла рядом с её слугой, направляясь в место, которое само по себе было воплощением страха и безысходности — в тюрьму. Мои мысли путались, каждый шаг будто становился тяжелее. Я пыталась успокоить себя, напоминая, зачем всё это. Лона. Только ради неё. Если я не сделаю этого, она останется там, в этом гнилом месте, где её жизнь ничего не стоит. Но как только я представила её лицо, меня снова охватила волна паники. А что, если Курама всё равно обманет меня? Что, если она отпустит Лону, только чтобы потом схватить нас обеих? Я сжала руки в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Впереди показались высокие каменные стены тюрьмы. Даже в темноте её очертания выглядели зловеще. Грубая кладка, железные решётки, тени, скользящие по стенам — всё это словно издевалось надо мной, напоминая, что я сама привела себя в этот кошмар.
Хару остановился перед массивной деревянной дверью тюрьмы, закованной железными полосами. У входа, на низком деревянном стуле, сидел охранник и молча смотрел на него. Его массивное тело выглядело так, будто оно давно привыкло к неподвижности, а глаза смотрели на нас с ленивой подозрительностью. Лампада, стоящая рядом, отбрасывала жёлтый свет, освещая его грязное лицо и одежду, пропитанную пятнами. Хару повернулся ко мне, и его холодный взгляд пронзил меня до костей.
— Веди себя тихо, — произнёс он сухо, словно говорил с ребёнком, который вот-вот устроит истерику. — И не думай делать глупостей.
Я кивнула, стараясь не выдать дрожь в голосе.
— Открывай, — приказал Хару, не удосужившись даже взглянуть на охранника. Его голос был ровным, но в нём звучала сталь.
Охранник медленно поднялся, с неохотой взяв связку ключей, которые звякнули в тишине. Его взгляд остановился на мне, и в уголках его губ мелькнула насмешливая улыбка.
— Новенькая? — пробормотал он, проводя рукой по засаленной бороде.
— Не твоё дело, — резко оборвал Хару, его холодный тон заставил охранника замолчать. Тот недовольно пожал плечами и тяжёлой походкой подошёл к массивным внутренним воротам.
Когда двери открылись, я шагнула внутрь, и мрак поглотил меня. Свет лампады тускло освещал коридор, усыпанный землёй и мусором. Стены были влажными, покрытыми плесенью, с редкими потёками грязи, будто тюрьма сама по себе гнила изнутри. Каждый шаг отдавался эхом, и звук цепей где-то в глубине здания только усиливал это ощущение.
Пол был выложен грубыми каменными плитами, между которыми застряли обрывки ткани, волосы и крошки еды, уже давно превратившиеся в гниющую массу. Узкие двери камер располагались по обеим сторонам коридора. За ними доносились тяжёлые стоны и приглушённые всхлипы — те, кто был здесь, давно забыли, что значит надежда.
В одной из камер я заметила руку, протянутую через решётку. Она была тонкой, словно скелетной, с грязными ногтями, которые скребли по металлу. Когда я посмотрела туда, из темноты послышался тихий голос.
— Вода... пожалуйста...
Я отвернулась, стараясь не показывать, что этот звук заставил меня сжаться внутри. Хару, напротив, шёл вперёд с невозмутимостью, словно был частью этого мрака. Он ничего не замечал или просто не хотел замечать.
Мы свернули за угол, и воздух стал ещё тяжелее. Здесь пахло мочой и разлагающимся мясом, а стены были покрыты глубокими царапинами. Это место напоминало гробницу для живых. Каждый звук — скрип, стон, капли воды — усиливал ощущение, что отсюда никто никогда не выбирался.
— Где твоя мышка? — бросил Хару через плечо, его голос прозвучал холодно, как шёпот смерти.
Я стиснула зубы, чувствуя, как холод проникает в каждую клетку моего тела. Лона была где-то здесь.
Мы продолжали идти по коридору, и с каждым шагом становилось всё тяжелее дышать. Воздух был густым, словно сам мрак пропитывал его. Свет ламп мерцал, и каждый слабый проблеск открывал новые ужасающие детали этого места.
Многие камеры были пустыми. Их двери распахнуты, будто те, кто здесь когда-то был, исчезли бесследно, растворившись в этом тёмном лабиринте. На полу виднелись следы: тёмные пятна засохшей крови, обрывки ткани и мелкие кости, от которых меня бросало в дрожь.
Первая занятая камера встретила меня низким гортанным звуком. Я остановилась и заглянула внутрь. В углу сидел мужчина, обхватив голову руками. Его волосы были спутанными, словно гнездо, а тело покрыто свежими порезами. Он раскачивался взад-вперёд, не замечая меня. В темноте я различила, что его ноги были неестественно искривлены, будто сломаны, но так и не срослись. Его бормотание звучало бесконечным эхом: "Не забирайте... не надо..."
Я быстро отвела взгляд и продолжила двигаться.
Следующая камера. За решёткой я увидела женщину, сидящую на корточках. Она медленно подняла голову, когда я подошла ближе. Её лицо было измождённым, глаза провалились так глубоко, что свет лампы не достигал их дна. Она смотрела на меня молча, но её взгляд говорил больше, чем могли слова. На её губах застыл след засохшей крови, а руки, обхватившие колени, тряслись от холода. Я задержалась на мгновение, но она не сказала ни слова, просто снова опустила голову.
Хару продолжал идти, не оборачиваясь. Его шаги звучали в тишине, как приговор.
Дальше ещё одна пустая камера, а затем я увидела фигуру, стоящую посреди следующей. Человек, высокий и худой, уставился на меня. Его лицо было скрыто грязью, но я могла почувствовать его взгляд, прожигающий меня насквозь. Он поднял руку и ткнул в меня пальцем, словно обвиняя.
— Они всё видят, — прохрипел он, его голос был слабым и прерывающимся. — Они видят тебя...
Я отступила, не выдержав его взгляда, и поспешила догнать Хару.
— Ты слишком медленная, — бросил он через плечо, не останавливаясь.
Я сглотнула, заставляя себя двигаться дальше.
Ещё несколько пустых камер, а потом я услышала хриплый кашель. Внутри сидел старик, его спина была согнута, а лицо утонуло в густой бороде. Он издавал короткие, глухие звуки, будто его лёгкие пытались выдавить из себя воздух. В его руках был грязный кусок ткани, который он нервно теребил.
И вот, наконец, последняя камера. Сердце сжалось, когда я подошла ближе. На полу, свернувшись в позе эмбриона, лежала Лона. Её платье было грязным, порванным, но я узнала его сразу. Её худое тело дрожало, как лист на ветру, а волосы, растрёпанные и грязные, закрывали лицо. Она пыталась согреться, обхватив себя руками, но это было бесполезно.
— Лона... — прошептала я, хватаясь за решётку.
Она не отреагировала сразу, её плечи едва заметно вздрагивали от холодных рывков воздуха, который она пыталась вдохнуть. Я опустилась на колени, сжимая решётки, и чуть громче позвала:
— Лона, это я, Ми. Пожалуйста, ответь мне...
Она медленно приподняла голову, её глаза были наполовину закрыты. Её губы чуть приоткрылись, но голос был едва слышен.
— Ми... — это было больше похоже на вздох, чем на слово.
Я почувствовала, как по моему лицу текут слёзы. Она была жива. Израненная, сломленная, но жива. Хару остановился рядом, не проявляя ни капли интереса к тому, что происходило. Его взгляд был холодным, лишённым даже намёка на сострадание.
— Это она? — спросил он, голос прозвучал так, будто он говорил о неодушевлённом предмете.
— Да, — ответила я, стараясь не дать голосу дрогнуть.
— Хорошо, — сухо произнёс он.
Он достал из-под плаща связку ключей. В его движениях не было медлительности или неуверенности, напротив, складывалось ощущение, что его руки только и делали, что открывали тюремные замки и запирали пленников. Противно скользнув металлом о металл, ключ повернулся с щелчком в замочной скважине, заставляя всех поежиться от дряблого скрипа несмазанных петель, словно какой-то зверь выл наотмашь и в агонии, приводя своих слушателей в тревожный трепет. Хару вошёл внутрь, не замедлив ни на мгновение, схватил Лону за плечо и резко поднял её. Её тело было настолько лёгким, что он выволок её наружу, словно тряпичную куклу. Она не сопротивлялась, только тихо постанывала, когда её ноги ударялись об каменный пол.
— И ради этого я сюда шёл, — бросил он ей, даже не взглянув на её лицо. Его голос был полон презрения.
Когда мы вышли на улицу, он буквально швырнул её на землю. Лона упала с глухим стуком, её худое тело сжалось от удара о мостовую и раздался очень тихий стон. Я бросилась к ней, опустившись на колени. Её глаза были полуприкрыты, губы дрожали от холода, но она была здесь, она была рядом.
— Лона, ты в порядке? — прошептала я, укрывая её своей накидкой, стараясь согреть.
— Хватит сюсюкать, — резко сказал Хару, его голос был, как хлёст плети. — Ты получила свою мышку. Завтра ты вернёшься в поместье, кошка, чтобы выполнить своё обещание. Не забудь, Курама не любит, когда ей лгут.
Я посмотрела на него, чувствуя, как внутри всё сжимается от злости, но промолчала. Он уже повернулся, кинул ключи охраннику, и его силуэт растворился в тени, оставляя нас на пустынной улице.
Я не могла оставаться здесь, посреди пустой улицы, с Лоной, едва державшейся за жизнь. Её тело было слишком холодным, слишком лёгким, словно из неё уже вытянули всё, что только можно. Я с трудом подняла её на ноги, её слабые руки повисли на моих плечах, а ноги едва касались земли. Она не говорила, только тихо стонала, когда я делала шаг вперёд.
— Потерпи, Лона, — прошептала я, стараясь не дать голосу дрогнуть. — Я отведу тебя в безопасное место.
Мой старый дом, то место, где мы когда-то прятались, было не так далеко. Узкие переулки вели к полуразрушенной хижине, скрытой от глаз. Там мы жили первые недели после нашего знакомства, пока ещё не знали, как выживать в этом жестоком городе. Это место было убогим, но оно всё ещё стояло, и я знала, что смогу хотя бы временно укрыть её там.
Каждый шаг давался тяжело, но я шла, практически бежала, держа Лону, стиснув зубы, игнорируя боль в плечах и ногах. Ночной воздух был ледяным, а порывы ветра пронзали до самых костей. Лона, кажется, не замечала ничего. Её глаза были полуприкрыты, а дыхание всё так-же едва слышным. Когда мы добрались до дома, я буквально втащила её внутрь. Стены всё так-же старые, потрёпанные, с трещинами, а деревянные балки кажутся готовыми обвалиться. Внутри лежат деревянные коробки, старые мешки и куча мусора. Обстановка крайне бедная, но это место служит временным укрытием для Лоны и Ми, предоставляя им хоть какую-то безопасность от внешнего мира. Но это было лучше, чем холодные улицы или стены тюрьмы. Я усадила её у стены, закутала в свою накидку и быстро начала собирать то, что могла использовать. В углу всё ещё лежали обрывки ткани, которые я когда-то собирала, чтобы укрыться. Я разложила их поверх Лоны, стараясь хоть немного согреть её.
— Потерпи, Лона, — прошептала я, стараясь не смотреть на её бледное лицо. — Я разведу костёр. Это поможет.
Я оглядела помещение, лихорадочно ища что-то, что могло бы гореть. В углу валялись куски старого дерева, обломки мебели, давно покинутые здесь кем-то. Я схватила их, складывая в кучу в центре комнаты, и начала искать зажигалку. Она была у меня в сумке, но мои руки дрожали так сильно, что я с трудом смогла её найти.
Когда я попыталась высечь искру, мои пальцы соскользнули, и огниво выпало на пол. Я сжала зубы, подняла его и попробовала снова. Искры вылетели, но дерево было сырым, и всё, что я получила, — это лёгкий дымок.
— Чёрт... — пробормотала я, на грани слёз. — Только не сейчас!
Я попробовала ещё раз, и ещё. Искры разлетались, но огонь всё равно не разгорался. Я схватила немного ткани из сумки, разорвала её на полосы и положила сверху. Снова высекла искру. Ткань начала тлеть, слабое пламя заколыхалось, но тут же погасло.
— Нет, нет, нет! — выкрикнула я, стараясь успокоить себя. — Давай же, гори!
Вдохнув глубже, я попробовала ещё раз, аккуратно добавляя сухие ветки и дрова. Наконец, слабое пламя вспыхнуло и начало распространяться. Костёр зашипел, когда оставшаяся влага начала испаряться, но он всё-таки загорелся. Я обхватила голову руками, чувствуя, как слёзы проступают на глазах, но заставила себя успокоиться.
— Получилось, — пробормотала я, поднявшись на ноги.
Я подтолкнула костёр ближе к Лоне, чтобы тепло быстрее дошло до неё. Её дрожь слегка утихла, но лицо всё ещё оставалось слишком бледным.
— Сейчас, подожди немного, — сказала я, вставая и рывком открывая сумку. Внутри было не так много: хлеб и фляга с водой. Это всё, что у меня осталось, но я знала, что ей это нужнее.
Я вернулась к ней, отломив небольшой кусок хлеба и поднеся его к её губам. Лона слабо приоткрыла рот, и я помогла ей откусить кусочек. Затем я поднесла флягу, и она сделала несколько маленьких глотков, её дыхание стало немного ровнее.
— Мы справимся, Лона, — сказала я, продолжая кормить её. — Ты должна бороться. Только немного потерпи, хорошо?
Она не ответила, но её глаза на мгновение открылись, и я увидела слабую искру жизни. Она слегка ослабла после того, как выпила воды и съела немного хлеба. Её глаза снова закрылись, и дыхание стало чуть глубже, но всё равно оставалось прерывистым. Я сидела рядом, ощущая, как усталость начинает подтачивать меня. Костёр потрескивал, отбрасывая мягкие отблески на стены, и тепло от него наконец начало разгонять пронизывающий холод. Я откинулась назад, прислонившись к стене, и обняла её, чтобы добавить ещё немного тепла. Её голова лежала у меня на плече, а её руки бессильно свисали. Вокруг нас было тихо, только звук костра наполнял помещение. Город снаружи казался далёким, словно этот момент был отделён от реальности. Я закрыла глаза, крепче прижимая Лону к себе.
— Просто держись, — пробормотала я, чувствуя, как усталость поглощает меня.
Моё тело медленно расслаблялось, и тепло костра укутывало нас, словно последний щит от всего остального мира. Лона была рядом, и это единственное, что имело значение. Сон накрыл меня постепенно, но полностью, словно напоминая, что даже в аду можно найти минуту покоя.
Утренний свет пробивался сквозь щели в стенах хижины, его бледные лучи едва касались земли. Я открыла глаза, чувствуя, как ломота и усталость разливаются по телу. Лона всё ещё лежала рядом, её дыхание стало тяжелее. Я коснулась её лба, и тут же отдёрнула руку — он был горячим, словно огонь.
— Нет, нет, только не это, — прошептала я, опускаясь рядом с ней. Её лицо было бледным, но раскрасневшиеся щеки выдавали высокую температуру. Она слегка дёрнулась, слабо пробормотав что-то, но её глаза не открылись.
Я схватила флягу и поднесла её к её губам, стараясь дать немного воды. Лона сделала пару слабых глотков, но тут же отвернулась, словно вода обжигала её.
— Лона, пожалуйста, не сдавайся, — выдохнула я, чувствуя, как паника начинает подниматься внутри. — Я не могу… Я не могу тебя потерять.
Я поднялась на ноги, прикусив губу. Мне нужно было идти к Кураме. Она ждала, и если я не приду, всё может стать ещё хуже. Но я не могла оставить Лону здесь одну. Её жар не спадал, а без помощи она могла не продержаться.
Я сделала несколько шагов по хижине, чувствуя, как мысли сталкиваются в голове. Бросить Лону было невозможно. Но если я не выполню то, что обещала, Курама точно сделает так, чтобы никто из нас больше не выбрался из этого города живым.
Я остановилась, сжав кулаки, и снова посмотрела на Лону. Её тело слабо поднималось и опускалось от дыхания. Я понимала, что у меня нет выбора.
— Ладно, — прошептала я себе. — Ты держись. Я вернусь. Я найду способ помочь тебе.
Я накрыла её ещё одной тряпкой, быстро проверила, не оставляю ли я что-то, что может пригодиться, и вышла из хижины. Утренний холод ударил в лицо, а город, всё ещё тёмный и угрюмый, смотрел на меня своими пустыми улицами. Я зажала кулаки, готовя себя к тому, что ждёт впереди. Курама не должна была понять, что я сомневаюсь. Если я сделаю всё правильно, у нас ещё есть шанс.
Я шла через город, стиснув зубы, пытаясь не думать о том, что оставила Лону одну в хижине. Улицы были серыми, мрачными, покрытыми тонким налётом утреннего тумана. Каменные дома смотрели на меня пустыми глазницами окон, а редкие прохожие, кутанные в старые тряпки, старались не задерживать взгляд. Кажется, весь город чувствовал, что я иду туда, куда никто не хочет заходить.
Когда я добралась до главного входа поместья, охранники уже стояли на своих местах. Два массивных мужчины с тяжёлыми копьями переговаривались между собой, но при виде меня замолчали. Один из них оглядел меня с головы до ног, ухмыльнулся и шагнул вперёд.
— Кошка вернулась, — протянул он лениво, голосом, полным насмешки. — Решила снова попытать удачу?
Я не ответила, просто подняла голову и сделала шаг к воротам.
— Пусти её, — вдруг раздался голос из-за спины охранников. Это был Хару, появившийся из тени, как и всегда. Его лицо оставалось бесстрастным, но в его глазах я заметила что-то, напоминающее скрытую угрозу.
Охранник фыркнул, но отошёл в сторону, распахивая тяжёлую дверь.
— Давай, кошка, — бросил он мне вслед. — У нас нет времени ждать.
Я шагнула внутрь, и знакомый холод поместья обрушился на меня. Свет факелов отбрасывал длинные тени на стены, делая их ещё более мрачными. Полированный камень под ногами был холодным, его поверхность отдавала блеском, будто смеясь над грязью, которую я могла оставить. Всё здесь кричало о власти и богатстве Курамы, но это богатство было холодным, мёртвым.
Я знала дорогу. Поднимаясь по широкой лестнице, я чувствовала, как её гнетущее присутствие становится всё сильнее. Её кабинет всегда был на втором этаже, в конце длинного коридора с высокими окнами, через которые пробивался серый свет утра. На каждом шагу меня сопровождала тишина, нарушаемая только эхом моих шагов.
Когда я подошла к двери, мне показалось, что воздух стал ещё тяжелее. Я сделала глубокий вдох, сжала кулаки, чтобы унять дрожь, и толкнула дверь.
Курама уже ждала меня. Она сидела за своим столом, её чёрное платье струилось по креслу, а белоснежные волосы блестели в свете масляной лампы. Она подняла голову, её глаза встретились с моими. На её губах заиграла тонкая, издевательская улыбка.
— Ты вернулась, — произнесла она мягко, но в её голосе уже звучал скрытый упрёк. — Я уже начала думать, что ты сбежала, как и в прошлый раз. Скажи, кошка, готова ли ты выполнить своё обещание?
Я стояла напротив Курамы, её холодный взгляд словно пронизывал меня насквозь. Её улыбка не предвещала ничего хорошего, а каждая черта её лица кричала о том, что она наслаждается этим моментом. Но я не могла позволить ей увидеть, как мне тяжело.
— Моя подруга... — начала я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Она больна. У неё жар. Ей нужно время, чтобы оправиться. Без неё план не сработает. Мне нужны ещё сутки.
Курама замерла, затем медленно встала из-за стола. Её движения были плавными, словно у хищницы, готовящейся к прыжку. Она обошла стол и остановилась прямо передо мной. Её глаза сузились, а улыбка превратилась в тонкую, злую линию.
— Ты смеешь тратить моё время на такие жалкие оправдания? — её голос был тихим, но в нём звучала ледяная ярость. — Ты решила, что я буду ждать? Что моё терпение бесконечно? Ты, грязная, ничтожная сука, снова пытаешься диктовать мне свои условия?
Она подошла ближе, так близко, что я чувствовала холод её дыхания.
— Твоя мышка, — её голос стал ещё тише, почти шёпотом, — ничего не значит. Как и ты. Я не даю второго шанса. Если ты не готова выполнить своё обещание сейчас, то ты мне больше не нужна.
Мои пальцы сжались в кулаки, но я заставила себя не отступать. Её слова разрывали меня изнутри, но я не могла позволить ей видеть это. Сделав глубокий вдох, я подняла голову и сказала:
— Улица Затмения, небольшое здание, похожее на склад, это их лагерь.
Курама замерла. На мгновение её лицо стало маской абсолютного безразличия. Затем её губы растянулись в улыбке, но теперь в ней было меньше презрения и больше опасного удовольствия.
— Улица Затмения, — повторила она, смакуя каждое слово. — Значит, ты решила всё-таки быть полезной.
Она вернулась к своему столу, садясь так, будто разговор был завершён. Её руки легко скользнули по поверхности стола, словно она обдумывала что-то важное.
— Хорошо, кошка. Я приму эту информацию. Но помни, — ты не выполнила своего обещания, а значит тебя ждёт наказание. А теперь…
Она махнула рукой, словно отмахиваясь от меня, и вернула взгляд к своим бумагам.
— Убирайся, — бросила она, даже не глядя на меня. — Мне нужно заняться тем, что действительно важно.
Я развернулась и вышла, чувствуя, как дрожь пронизывает меня от гнева и усталости.
Я мчалась по улицам, не обращая внимания на холодный ветер, который хлестал меня по лицу. Сердце колотилось в груди, а мысли путались, как рваные нити. Если я не успею вовремя, Брош и все остальные окажутся в ловушке. Я должна была их предупредить, даже если для этого придётся врать. Добежав до казармы, я едва не упала, перепрыгивая через порог. Внутри, как обычно, кипела жизнь: бойцы громко обсуждали оружие, кто-то ругался, перебинтовывая порезы, а кто-то уже начинал пить. Но как только я появилась, все замолкли, почувствовав мою тревогу. Я с трудом перевела дыхание, вглядываясь в лица тех, кто был рядом.
— Где Брош? — выпалила я, едва удерживая голос от срыва.
— Там, — кто-то кивнул в сторону дальнего стола.
Я бросилась вперёд, раздвигая плечами тех, кто стоял у меня на пути. Брош сидел за столом, его массивная фигура казалась ещё больше в полумраке казармы. Он поднял голову, увидев меня, и нахмурился. Ганс стоял рядом, его лицо оставалось неподвижным, но взгляд стал настороженным.
— Ми, — начал Брош, его голос был низким и холодным. — Что за спешка?
Я остановилась перед ним, чуть согнувшись, пытаясь отдышаться. Мой голос был дрожащим, но я заставила себя говорить.
— Брош, вы должны уйти. Все вы. Немедленно, хотя бы на время, — начала я, умоляюще глядя ему в глаза.
— Что? — он нахмурился ещё сильнее, его рука крепче сжала трубу. — Что это за бред?
— Курама знает, где вы, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Ночью я пошла проверить скрытый вход в её поместье. Хотела убедиться, что план сработает. Но я услышала разговор. Она знает, где вы. Она готовит нападение, прямо сейчас.
— Ты слышала разговор? — голос Броша стал жёстким, как металл. — И что она собирается делать?
— Она… Она собирается убить вас всех, — я с трудом заставила себя продолжить. — Ясуо был её партнёром, а вы уничтожили его. Если вы останетесь здесь, это будет бойня.
Казарма наполнилась тяжёлой тишиной. Все замерли, а Брош встал, его фигура теперь возвышалась надо мной.
— И ты думаешь, я просто оставлю всё? — рявкнул он, его голос был гулким. — Ты хочешь, чтобы я убежал?
— Это не побег, — быстро ответила я, стараясь не терять контроля. — Это временное отступление. Мы перегруппируемся, найдём её слабые места. Сейчас нападать — это самоубийство. План провалился.
Ганс сделал шаг вперёд, его глаза прищурились.
— Для начала, успокойся — его голос был тихим, но напряжённым. — Тебе известно, когда она собирается это сделать?
— Если вы останетесь, вы умрёте, — твёрдо повторила я, обводя взглядом всех вокруг. — Я сказала всё, что услышала.
Кзарма погрузилась в гнетущую тишину, в которой было слышно только глухое дыхание бойцов. Все глаза были устремлены на Броша. Он стоял, сжимая трубу, и его взгляд блуждал, словно он обдумывал каждое слово, которое я только что сказала. Ганс стоял рядом, его лицо оставалось бесстрастным, но я видела, как его пальцы нервно перебирают нож.
— Значит, она хочет нас вырезать, — наконец проговорил Брош, его голос был низким и угрожающим, словно раскаты далёкого грома. — Вот как она решила ответить. Интересно. Очень много совпадений.
— Брош, прошу, послушай, — начала я, чувствуя, как дрожь пробирается в мой голос. — Если вы сейчас уйдёте, у нас ещё будет шанс. Мы найдём другой способ. Это не конец. Но если вы останетесь… Курама не оставит вам ни малейшей возможности на спасение.
Он перевёл взгляд на меня, его глаза сузились. Казалось, он пытается понять, можно ли мне доверять. Напряжение в комнате становилось невыносимым.
— А ты откуда такая умная взялась? — бросил один из бойцов из толпы. Его голос был резким, полным подозрения. — Может, ты на неё работаешь?
Я стиснула кулаки, глядя прямо на него.
— Думаешь, я бы вернулась сюда, если бы работала на неё? Думаешь, я бы рисковала жизнью, чтобы предупредить вас? — мои слова прозвучали громче, чем я планировала, но я не могла больше терпеть. — Если вы хотите меня обвинять — вперёд. Но если вы проигнорируете это, вы умрёте. Все вы.
— Тише, — резко сказал Ганс, его голос был как резкий щелчок. Он обернулся к Брошу. — Она права. Если Курама знает, где мы, это может быть серьёзно. Нам нужно быть умнее, чем она ожидает.
Брош медленно опустил трубу на стол. Его глаза были сосредоточены, а челюсть сжата. Он был явно недоволен, но я видела, что он принимает решение.
— Ладно, — наконец сказал он, его голос был тихим, но полным силы. — Мне нужно обдумать план.
После этих слов он встал, взял Ганса за плечо и они вместе покинули Казарму. Я выдохнула, чувствуя, как напряжение чуть отпускает.
Я выскочила из казармы, оставив шум и суету позади. Утренний воздух был пронизан влагой, а улицы всё ещё покрыты налётом тумана. Я знала, что у меня мало времени. Лона ждала меня, и я должна была помочь ей. Её жар не спадёт сам по себе, и единственное место, где я могла найти хотя бы что-то, — это рынок. Мои ноги несли меня вперёд, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Переулки Аликида были пустыми, только редкие фигуры мелькали вдалеке, прячась в тени. Я чувствовала, как усталость после долгой ночи сказывается на теле, но игнорировала её. Каждая секунда была на вес золота. Я свернула на узкую улочку, где мостовая была покрыта скользкими камнями. Это был мой шанс сократить путь, и я ускорила шаг, чувствуя, как холодный воздух обжигает лёгкие. Но один неверный шаг — и мой ботинок соскользнул по влажному камню. В следующий миг я потеряла равновесие и рухнула вперёд. Удар о камни был резким, глухим. Боль пронзила лицо, особенно нос. На мгновение мир вокруг меня замер. Тёплая струя крови потекла из носа, капая на мостовую. Я стиснула зубы, пытаясь подавить стон, и поднялась на колени. Ладони были ободраны, а на них остались грязь и кровь, но я не могла останавливаться.
— Чёрт! — выдохнула я, поднимаясь на ноги.
Боль пульсировала в носу, но я заставила себя встать, откинув назад волосы, прилипшие ко лбу. Каждая секунда промедления казалась вечностью. Я сделала глубокий вдох и побежала дальше, не обращая внимания на солоноватый вкус крови во рту и резкую боль при каждом вдохе. Главное — добраться до рынка. Всё остальное не имело значения. Когда я добралась до рынка, солнце только начинало подниматься, окрашивая небо в бледные оттенки серого и розового. Улицы вокруг постепенно оживали, но рынок был ещё относительно тихим. Продавцы, укутанные в потрёпанные плащи, расставляли свои товары, лениво переговариваясь между собой. Здесь и там уже появились первые покупатели, но толпы не было, что делало всё сложнее. Я пробежала вдоль ряда прилавков, глаза метались из стороны в сторону, выискивая хотя бы намёк на то, что мне нужно. Но не спешил предоставлять мне выбор. Большинство торговцев только раскладывали свои товары: овощи, мясо, хлеб. Лекарственные травы? Их не было видно вовсе. Лишь изредка на прилавках попадались случайные пучки сушёной зелени, но даже издали я понимала, что это не то, что мне нужно.
— Нет, — пробормотала я, стиснув зубы, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Чёрт, неужели здесь ничего нет?
Я снова метнулась к следующему ряду, где уже шумели первые покупатели. Запах рыбы ударил в нос, смешиваясь с сыростью утреннего воздуха. Продавец за прилавком, лениво перетряхивая ящики, посмотрел на меня, но я не задержалась. Никаких трав, только рыба и солёные огурцы. В следующий момент я остановилась у прилавка с несколькими мешочками сушёной зелени. Продавец, женщина средних лет с серым платком на голове, подозрительно глянула на меня.
— Чего ищешь, дитя? — грубо спросила она, перекладывая мешочки.
— Травы, — выпалила я, глядя на её товар. — От жара. Что-нибудь, чтобы сбить температуру.
Она хмыкнула, её глаза лениво окинули меня с ног до головы.
— Здесь такого нет, девочка, — отрезала она. — У меня только травы для супа.
Сердце забилось быстрее. Я сжала кулаки, стараясь унять накатывающее отчаяние, и пошла дальше. Каждый шаг отдавался болью в носу, а кровь уже перестала течь, но лицо всё ещё пульсировало. Проходя мимо очередного ряда, я заметила худощавого мужчину с ящиками у ног. Среди кучи тряпья и прочего хлама лежало несколько пучков трав. Я замедлила шаг, но быстро поняла, что они были такими же бесполезными. Обычная крапива и что-то высохшее до неузнаваемости.
— Нужно другое... — прошептала я, чувствуя, как отчаяние начинает меня захлёстывать.
Я продолжала метаться между прилавками, чувствуя, как отчаяние давит на грудь. Время уходило, а я всё ещё ничего не нашла. Каждый шаг был словно тяжёлый удар, а мысли путались, как рваные нити. Лона ждала меня, а я... я просто теряла драгоценные минуты.
В этот момент я не заметила человека, который шёл мне навстречу. Мы столкнулись, и я со всей силы ударилась о его плечо, теряя равновесие. Оба рухнули на землю, мои колени ударились об грязную мостовую, а руки инстинктивно потянулись вперёд, чтобы смягчить падение.
— Ты что, слепая?! — рявкнул мужчина, поднимаясь. Его голос был резким, полным раздражения. Он был средних лет, с небольшим животом и туго завязанным поясом, за который крепилась сумочка.
Но моё внимание привлекла не его злость, а тихий звук: что-то ударилось о камень. Я увидела, как небольшая кожаная сумочка с монетами вывалилась из-за его пояса и упала прямо рядом со мной. Быстро протянув руку, я схватила несколько монет, которые выкатились из сумочки, и, развернувшись, бросилась бежать.
— Эй! Вернись, воровка! — раздался его крик, но я не обернулась.
Мои ноги несли меня вперёд, а в спину неслись проклятия, но они становились всё тише. Я добежала до конца рынка, уже почти теряя надежду. Там, где ряды заканчивались, стоял небольшой прилавок, за которым сидел мужчина. Его фигура была скрыта в тени капюшона, а на столе перед ним были аккуратно разложены пучки трав, небольшие баночки с мазями и что-то, что напоминало склянки с настоями. Я подошла ближе, стараясь выглядеть уверенно, хотя кровь ещё текла из разбитого носа, и я, вероятно, выглядела ужасно.
— Мне нужны травы от жара, — быстро сказала я, опираясь руками на край прилавка. — И... что-нибудь для облегчения боли.
Мужчина поднял голову, его глаза мелькнули из-под капюшона. Он медленно кивнул, не задавая лишних вопросов, и начал перебирать пучки трав.
— Это подойдёт, — сказал он, вытаскивая несколько пучков сушёных листьев. — Заваришь в кипятке и пьёшь как чай, эффект незабываемый. А это, — он указал на маленькую баночку, наполненную густой тёмной мазью, — для смазывания. Убирает боль и помогает ранам стянуться.
— Сколько? — быстро спросила я, чувствуя, как в ладони сжимаются украденные монеты.
— Одна золотая, — ответил он.
Я быстро выложила монету на прилавок, стараясь не показывать своей нервозности. Мужчина взял монету, не взглянув на неё, и пододвинул ко мне травы и баночку.
— Спасибо, ня, — бросила я, хватая покупку.
Я прижала их к груди, развернулась и направилась к выходу с рынка. На душе было тяжело, но я чувствовала, что хотя бы сделала первый шаг. Лона ждала меня, и теперь у меня было что-то, что могло ей помочь.
Когда я открыла дверь хижины, тяжёлый воздух ударил мне в лицо. Запах пота и сырости смешался с остатками дыма от давно потухшего костра. Лона всё так же лежала на куче тряпок, её худое тело слабо вздымалось от дыхания. Она слегка постанывала, её лицо было покрыто липким потом, а волосы прилипли ко лбу.
Я опустила вещи на пол и бросилась к ней.
— Лона? — позвала я, осторожно касаясь её лба.
Её кожа была горячей, как раскалённый уголь, но при этом она дрожала, словно от холода. Её руки были слабыми, пальцы еле-еле подёргивались, будто она пыталась что-то сказать, но не могла найти слов. Я сжала её ладонь, чувствуя, как внутри всё сжимается от страха.
— Потерпи, Лона, — прошептала я, стараясь сохранить спокойствие. — Я вернулась. Я принесла то, что поможет.
Я взглянула на костёр. Он полностью потух, от углей осталась лишь чёрная масса, испускающая слабый запах сгоревшей древесины. В комнате снова было холодно, но Лона выглядела так, будто ей жарко. Я не могла понять, как быть. Заново разжечь огонь или оставить всё так?
— Ладно, сначала травы, — пробормотала я, вычищая от кусочков земли пучок трав.
Я подошла к небольшому металлическому котелку, который мы когда-то использовали для кипячения воды. Он был покрыт копотью, но всё ещё цел. Наполнив его водой из фляги, я поставила его на то, что осталось от костра, и заново сложила немного оставшихся дров в кострище, добавив старые тряпки и мелкие щепки для розжига. Руки дрожали, огниво соскальзывало, но я заставила себя сосредоточиться. Искры полетели, осветив на мгновение углы комнаты, и вскоре маленькое пламя вспыхнуло. Я аккуратно подложила ещё несколько веток, чтобы огонь разгорелся сильнее. Когда костёр зашипел, оживая, я поставила котелок с водой на импровизированную стойку из камней. Вода медленно нагревалась, а я резала пучок трав на мелкие кусочки, кидая их в котелок. Пока отвар кипел, я вернулась к Лоне. Её лицо всё ещё было покрыто потом, губы потрескались, а дыхание звучало хрипло. Я снова коснулась её лба — жар не спадал, но её дрожь становилась всё сильнее. Она продолжала издавать тихие стонущие звуки, словно боролась с невидимым врагом. Я осторожно приподняла её голову, чтобы снять платье. Оно, когда-то красивое и аккуратное, теперь было грязным, разорванным и облепило её тело. Я медленно расстегнула оставшиеся целыми завязки, стараясь не причинить ей лишней боли. Её руки безвольно повисли, когда я аккуратно стянула рукава. Ткань прилипала к коже, и мне пришлось приложить усилие, чтобы окончательно снять платье. Теперь её хрупкое тело было полностью передо мной. Каждая косточка проступала под тонкой, почти прозрачной кожей, а синяки и царапины на её руках и ногах напоминали о том, через что она прошла. Её грудь поднималась и опускалась медленно, с усилием, словно даже дыхание причиняло ей боль. Я взяла чистую тряпку, смочила её водой из фляги и начала вытирать пот с её тела. Начала с лба, аккуратно, чтобы не потревожить её сна. Потом перешла к шее, где пот собирался крупными каплями, смешиваясь с грязью. Тряпка становилась влажной и грязной, и я несколько раз промывала её, прежде чем продолжить. Её плечи были тонкими, кожа натянулась на костях, и мне пришлось быть осторожной, чтобы не надавить слишком сильно. Я вытирала её руки, её запястья, где остались глубокие следы от цепей. Затем перешла к груди, стараясь быть как можно более бережной. Пот образовал липкий слой, и я смывала его, снова и снова ополаскивая тряпку. Теперь Лону нужно чем-то укрыть. Не долго думая я сняла с себя платье и укутала Лону, холодный ветерок мгновенно начал трогать мою кожу, но мне было не до этого. Её тело всё ещё дрожало, но теперь уже не от холода — её охватывал жар.
Я вернулась к костру, где вода в котелке начала закипать. Пар поднимался вверх, обдавая лицо жаром, а внутри кипящей жидкости уже начали раскрываться листья трав, окрашивая воду в насыщенный, тёмный цвет. Я взяла деревянную ложку, которую нашла раньше, и начала аккуратно помешивать отвар, чтобы травы равномерно заваривались.
— Это займёт ещё немного времени, — пробормотала я себе, больше чтобы удержать концентрацию.
Каждое движение было размеренным. Я следила за тем, как отвар густеет, как травы распускаются, отдавая свою горечь воде. В комнате запах усилился — терпкий, с горьковатыми нотками, но он наполнял меня надеждой. Если всё получится, Лоне станет лучше. Должно стать лучше. Я оглянулась на неё. Она лежала неподвижно, завернувшись в моё платье, но дыхание стало чуть ровнее.
Я сидела у костра, глядя на закипающий котелок с отваром. Травы уже начали отдавать свои силы воде, окрашивая её в тёмно-зелёный цвет, а воздух наполнился горьким, резким запахом. Держа ложку в руках, я чувствовала, как её деревянная поверхность становится всё теплее, но сама я не двигалась. Горячий пар обдавал лицо, но я всё ещё не могла заставить себя поверить, что делаю всё правильно. Я посмотрела на воду, потом на Лону. На секунду мне захотелось просто бросить ложку и укрыться в углу, обхватив голову руками. Но я знала, что это не выход.
— Трясёшься, как мышь, — пробормотала я с горькой улыбкой, но мои руки продолжали дрожать.
Когда отвар был готов, я сняла котелок с огня, аккуратно удерживая его за края, чтобы не обжечься. Пар продолжал подниматься, обволакивая лицо горячим облаком, но я не обращала на это внимания. Я поставила котелок на пол рядом с Лоной и села рядом, чувствуя, как холод каменного пола проникает сквозь кожу.
— Лона, — позвала я её тихо, обхватив руками её худое тело. Её кожа всё ещё горела, а голова безвольно упала мне на плечо, когда я приподняла её. — Это поможет, я обещаю. Потерпи немного.
Я взяла ложку, зачерпнула немного отвара и поднесла её к её губам. Лона чуть повернула голову, но её глаза оставались закрытыми. Я осторожно коснулась ложкой её губ, стараясь, чтобы она смогла проглотить хоть немного.
— Давай, Лона, — прошептала я. — Это поможет. Пожалуйста.
Её губы чуть приоткрылись, и она сделала маленький, слабый глоток. Я задержала дыхание, глядя, как она пытается проглотить. Она закашлялась, но через несколько секунд смогла сделать ещё один глоток. Я улыбнулась, чувствуя, как сердце сжалось от облегчения.
— Хорошо, вот так, ня, — говорила я, продолжая кормить её по капле.
Каждая ложка занимала вечность. Отвар был горьким, и я видела, как её лицо искажалось при каждом глотке, но она продолжала пить, медленно, с усилием. Я сама не заметила, как моё настроение поднялось, наконец-то мы снова вместе, пусть и в такой ситуации.
— Ты умница, ня, — сказала я, гладя её по голове, когда она проглотила очередную порцию. — Осталось ещё немного.
В комнате стало совсем тихо, слышны были только её слабые вздохи и звук ложки, когда я черпала отвар. Моё тело начало дрожать. Сначала я этого не заметила, но вскоре зубы начали слегка постукивать. Холод проникал глубже, забираясь под кожу. Я была полностью голой, и даже слабый костёр уже не мог согреть меня. Я стиснула зубы, пытаясь игнорировать дрожь. Лона была в худшем состоянии, и это всё, о чём я должна думать. Но воздух казался ледяным, и каждый вдох будто обжигал лёгкие. Я посмотрела на остатки отвара — его было ещё немного, и я должна была дать ей выпить всё, прежде чем позволить себе отдохнуть.
— Лона, ради нас обеих, — прошептала я, поднося к её губам очередную ложку. — Ты должна выкарабкаться. Нам нужно выкарабкаться.
Её дыхание стало чуть ровнее, но она всё ещё была слаба. Я продолжала кормить её, чувствуя, как мои руки дрожат сильнее с каждой минутой, а холод становится всё более невыносимым. Когда Лона выпила последний глоток отвара, я осторожно уложила её обратно на тряпки. Она была тише, её дыхание стало ровным, а лицо вернуло свой, естественный цвет. Я коснулась её лба: он был всё ещё горячим, но не таким, как прежде. Но я сама уже дрожала от холода. Воздух в хижине был пронизывающим, а я, чувствовала, как холод впивается в каждую мышцу. Подойдя к ящикам, я подняла крышку одного из них и с силой выломала одну из досок. Дерево было сырым, но гореть будуь. Несколько ударов об угол стенки — и у меня в руках оказались осколки, которые можно было подкинуть в костёр. Я повторила это ещё с двумя ящиками, собирая достаточно досок и обломков, чтобы развести огонь сильнее. Вернувшись к костру, я подбросила доски в огонь. Огонь зашипел, и вскоре вспыхнул ярче, отбрасывая мягкие отблески на стены. Тепло начало распространяться по комнате, обволакивая меня, будто покрывало. Я села ближе к огню, протянув руки, чтобы согреться.
— Теперь мои раны, — прошептала я, опуская взгляд на свои руки и ноги.
Тряпки, которые я поспешно намотала на порезы и ссадины, уже насквозь пропитались кровью и грязью. Они выглядели жалко и, вероятно, уже начали заражаться. Я осторожно развязала одну из них на запястье, морщась от боли, когда ткань тянулась за подсохшей кровью. Под тряпкой открылись глубокие порезы, уже воспалившиеся и красные.
— Твою мать, — выдохнула я, стиснув зубы.
Я взяла мазь, которую купила на рынке, открутила крышку и почувствовала резкий, травяной запах. Она была густой, маслянистой на ощупь, и я осторожно нанесла её на раны. Ощущение было обжигающим, но я заставила себя терпеть. Мазь должна была помочь. Закончив с одной рукой, я развязала тряпки на другой. Затем принялась за ноги. Каждый слой ткани сдирался с болью, оставляя за собой красные, воспалённые следы. Я мазала раны, не давая себе думать о боли. Когда я закончила, я откинулась к стене, чувствуя, как усталость накатывает волной. Тепло наконец начало проникать под кожу, прогоняя остатки холода, но усталость всё равно накатывала волнами. День был в самом разгаре, но веки стали тяжелыми, а тело словно налилось свинцом. Я пыталась держать глаза открытыми, но всё, что я могла видеть, — это слабое дыхание Лоны и пляшущие огоньки костра, которые так успокаивали, что я вновь и вновь падала в сон. Я знала, что огонь нужно поддерживать, иначе Лона снова замёрзнет. Поднявшись на ноги, я двинулась к оставшимся ящикам в углу. Они были уже наполовину разобраны, но я смогла выломать ещё немного досок. Деревяшки с глухим стуком падали на пол, а я складывала их в кучу возле Лоны, чтобы всё было под рукой. Когда я вернулась к ней, её лицо выглядело чуть спокойнее. Она больше не дрожала, но её лоб всё ещё оставался горячим. Я села рядом, глядя на её измождённое тело, закутанное в моё платье. Это платье теперь было нашим единственным укрытием.
— Я просто… отдохну немного, — прошептала я себе, ложась рядом с ней.
Я осторожно прижалась к её телу, обнимая её, чтобы согреть нас обеих. Её кожа казалась в разы горячей моей, тепло её тела успокаивает моё. Я прикрыла нас платьем, насколько это было возможно, прижимаясь ближе, чтобы создать хотя бы иллюзию уюта. Глаза медленно закрывались, а дыхание становилось ровнее. Сон накатывал, и я уже не могла ему сопротивляться. Последняя мысль перед тем, как я провалилась в темноту, была о том, что Лона рядом. И пока мы вместе, мы справимся.
Я не знала, сколько прошло времени. Веки были тяжёлыми, а сознание плавало где-то между сном и реальностью. Холод вновь пробрался в хижину, обжигал кожу, заставляя тело дрожать. Я машинально потянулась к куче деревяшек, которые заранее сложила у костра. Практически не открывая глаз, я нащупала несколько обломков и бросила их в огонь. Огонь зашипел, вспыхнул ярче, и тепло начало вновь распространяться по комнате. Я провалилась обратно в сон, прижавшись к Лоне.
Второй раз я проснулась от того, что что-то тихо и настойчиво дёргало меня за плечо. Сначала я не поняла, что происходит. Сон всё ещё держал меня в своих цепких лапах, но постепенно до меня начал доходить слабый, но знакомый голос.
— Ми... Ми, пожалуйста... — хрипло прозвучало рядом.
Я распахнула глаза и увидела Лону. Её лицо всё ещё было бледным, но в её глазах наконец появилась искорка осознания. Она была слаба, но её рука трясущейся попыталась встряхнуть меня ещё раз.
— Лона? — выдохнула я, мгновенно приходя в себя. Я села, глядя на неё. — Ты... ты как?
— Жар... стал меньше, — прошептала она, облизнув потрескавшиеся губы. — Но я... хочу воды...
Её голос был тихим и надломленным, но он был. Я схватила флягу, в которой оставалось немного воды, и быстро поднесла её к её губам. Она сделала маленький глоток, затем ещё один. Я придерживала её, пока она не отстранилась, закрывая глаза.
— Спасибо, — едва слышно произнесла она, снова облокотившись на тряпки.
Я положила флягу рядом, чувствуя, как облегчение накатывает на меня. Лона начала приходить в себя. Это был маленький, но важный шаг вперёд. Я убрала прилипшие ко лбу волосы с её лица и почувствовала, что её лоб всё ещё тёплый, но не обжигающий.
— Ты молодец, — сказала я, гладя её по руке. — Тебе нужно отдохнуть ещё немного. Я здесь. Всё будет хорошо.
Лона закрыла глаза, её дыхание стало чуть более ровным, а я осталась сидеть рядом, чувствуя, как усталость снова пытается одолеть меня. Я посмотрела на платье Лоны, которое лежало в стороне. Оно всё ещё выглядело грязным, но сильный жар в хижине сделал своё дело — ткань была почти сухой. Я прикусила губу, чувствуя, как холод в комнате начинает пробираться под кожу. Мои мысли были ясны: нужно принести воды, чтобы Лона могла пить и чтобы я могла снова протереть её от пота.
— Лона, я ненадолго, — тихо сказала я, наклоняясь ближе, чтобы убедиться, что она меня слышит. Её глаза были закрыты, и она слегка кивнула в ответ. Она всё ещё была слишком слаба, чтобы говорить. Я взяла её платье, встряхнула его, пытаясь немного расправить складки, и натянула на себя. Ткань была неприятной на ощупь, с жёсткими пятнами грязи, но это было лучше, чем ничего. Я поправила края, стараясь, чтобы платье хоть как-то сидело, и выпрямилась. Колодец был недалеко от дома, но холод всё ещё пробирал до мурашек. Я взяла флягу и котелок, чтобы набрать столько, сколько смогу принести. Снаружи было холодно и темно, мы проспали весь день. Я вылезла из дома и быстрым шагом направилась к колодцу. Улицы вокруг были пустынны, лишь редкие фигуры мелькали где-то вдалеке. Город казался ещё более мрачным в это время, и каждый звук — мои шаги, шуршание ткани, шорох камней под ногами — казался громче, чем он должен был быть. Добравшись до колодца, я обхватила руками деревянный ворот и начала медленно опускать ведро. Звук цепи, стук дерева — всё это казалось пугающе громким в тишине. Когда ведро погрузилось в воду, я вытащила его обратно, едва удерживая, чтобы не расплескать. Лёгкая дрожь в руках от усталости давала о себе знать, но я сосредоточилась. Набрав флягу и кружку, я быстро встала и направилась обратно к хижине. Каждая секунда вдали от Лоны казалась вечностью, а каждый шаг по холодной мостовой напоминал, что времени у нас было мало. Когда я вернулась в хижину, Лона всё ещё спала. Я поставила воду рядом, чувствуя, как внутри меня немного отступает тревога.
Weekly Power Status
-- Power
Ranking 
-- Power
stone